Опять МихМих ( и опять всё его)
Человек вообще не знает, как он живет, пока не узнает от других.
*
И когда мне говорят: «Неужели вы не понимаете?» – я думаю, думаю и не понимаю…
*
Цветы отдаются только ему.
У плохого человека они не цветут.
*
И странно. Всем, что ты создал, ты не воспользуешься никогда.
*
Оказывается, Жора, нигде в мире нет блатных песен. Это же уму непостижимо!
Это же отсутствует целая литература.
Фольклора нет. Народы молчат.
Это же, оказывается, только у нас.
Половина в тюрьме. Половина в армии.
Отсюда и песни. Оттуда и публика.
Сплошь бывший зэк или запас.
Крикни на любом базаре: «Встать! Смирно! Руки за голову!» – посмотри, что будет.
Половина сидит, половина охраняет, потом меняются.
А те, что на свободе, – те условно, очень условно.
На синем женском теле прекрасные голубые слова:
«И если меня ты коснешься губами, то я умерла бы, лаская тебя!»
Это о любви.
*
Правило: там хорошо, где нас нет – в основном верное.
*
И основной закон они не опровергают, только усложняют доказательство.
*
Давай так: страх испытывать можно, а бояться не надо.
*
Хватит цепляться за эту жизнь. Как мы убедились – в ней ничего хорошего. Несколько раз вкусно, несколько раз хорошо. И это все.
*
Я вас спрашиваю, что там было в этой жизни… Много разной водки, поэтому ничего вспомнить невозможно…
*
Ибо, как радость, мы пьем истово, до состояния ликования; как горе – пьем до состояния заглушения…
*
Ни разу никто не сказал правильно по-русски. Все через мат. Я сам матом могу. Все мы матом можем. И чего дальше?
*
Куда деваться человеку не совсем здоровому, но тихому и порядочному?
*
И так тонко складывается ситуация, что при гражданской войне мы опять будем бить друг друга: то есть беспайковый – беспайкового, низкооплачиваемый – бесквартирного, больной – больного. Ведь все мы и вы понимаете, что до них дело не дойдет, и дачу их не найдешь. И опять дело кончится масонами, завмагами, армянами и мировой усталостью, которая и позволит всем вождям, от районных до столичных, снова занять свое место. Что они немедленно сделают с криком: «Дорогу пролетариату! Народ требует! Народ желает, чтобы мы немедленно сели ему на голову!» А мы с вами расчистим им путь своей кровью. Такие мы козлы, не умеющие жить ни при диктатуре, ни при демократии.
*
Свобода стоит того, а эта жизнь того не стоит. Мужество рождается от трусости. Первый пострадает, второй задумается.
*
Все уже ясно. Когда появится правительство, удовлетворяющее нас, – нас не будет. Когда появятся законы, разрешающие нам, – нас не будет. А когда они войдут в действие – и детей наших не будет.
Поэтому первое. Свалки не бояться – тогда ее не будет. Землю брать – тогда она будет. Свободу держать зубами. Вождей, живущих с нами параллельно, угробивших нашу юность, – давить. И ничего не бояться. Хватит кому бы то ни было когда бы то ни было распоряжаться нашей жизнью. Каждый сам знает, когда ее закончить.
*
И чем дольше будет молчание, тем сильнее будет симпатия: не слова соединяют.
*
Помнишь, ты мне говорил: если хочешь испытать эйфорию – не закусывай. Это же вечная наша боль – пьем и едим одновременно. Уходит втрое больше и выпивки, и закуски.
*
Даже в Одессе, где с отъездом евреев политическая и сексуальная жизнь заглохла окончательно, – встрепенулись.
*
Одна бабка сказала: «А я поддерживаю переворот. Масло будет». Ее чуть не разорвали…
*
Враги встретили его, как родного. А хуже друзей у него никого не было.
*
Они до сих пор хвастаются потерями.
*
Мне Генрих рассказывал. У них во дворе Берта чистила рыбу. Все коты сидели вокруг. Вдруг одноглазый по кличке Матрос так мерзко взвыл «мяу!».
– Ша, – сказала Берта, – это пустой разговор…
*
И ничего в нашей жизни не изменилось. То хуже, то лучше в рамках очень плохого.
*
Мужчина в разрезе замечательно показан. Теперь видишь, где у него, подлеца, зарождаются эти устремления, и как он, мерзавец, действует в определенной обстановке. И конечно, неотразима дама в разрезе. Изучаешь эту красоту и понимаешь, куда у мужчины все силы, все средства, все заработанное в тайге на севере уходит.
*
Это рынок. Полное одиночество продавца ненужных вещей.
*
Да! Если она рядом, нужно меньше света. Да!
*
– Чем вы торгуете? Стыд! Вы бы хоть их обработали. Совесть у вас есть?
– Совесть есть. Не хватает этих… А! Не хотите, не берите.
*
Кстати, как только поверил, что стал умным, наделал кучу глупостей. А вообще всем все, пожалуйста, в пределах совести, совесть в пределах Библии, Библия в пределах знания.
*
Стал понимать: радость – это друзья, женщины и растения. Счастье – когда они вместе. Видел уже друзей с женщинами среди растений. Знает, о чем говорит.
*
Еле вырвался из прошлого, тут же влип в настоящее.
*
Пока все кричали: «Бога нет», – он в него верил… Как все изменилось.
*
Возраст совпадает с размером одежды и мешает в шагу.
*
Отношения с детьми не сложились. Придется рожать до полного взаимопонимания.
*
Счастлив ли? В разное время дня на этот вопрос отвечает по-разному, но всегда отрицательно.
*
Многолетняя борьба с животом закончилась его победой. Война с лысиной проиграна. Глаза уже сами отбирают, что им видеть. Мелкое отсеивается… Роман целиком виден, отдельные буквы – нет.
*
Культурный уровень понизился до здравого смысла!
*
Для беспокойства населения нет оснований, одни только поводы и спецотряд особого назначения.
*
В чем гарантия наших успехов?
В непрерывном разоблачении происков и врагов, и друзей, и просто посторонних, которых еще очень много у нас.
*
Поздравляют тех, кто дожил, но особенно горячо тех, кто не дожил. Просто со слезами на глазах. Молодцы! Самый правильный вариант. Можно было бы сказать: «Напрасно поторопились… могли бы попробовать», – но нет! Это от зависти! Как ни тяжело, приходится признаться – ваш вариант лучше!
Поздравляю вас всех! Привет нашим, которые гикнулись еще раньше. Передайте, что все еще тяжело. Передайте тем, кто рассчитывал, что детям будет легче, – НЕТ… Пока нет…
*
Сытость наступает быстрее, когда откусываешь маленькими кусочками.
*
Когда окончательно решат дать землю, нас окончательно не будет. Но ничего.
*
Обожаю наших собратьев по прессе.
Все время приставать к собственному народу и говорить ему: «Вот еще одна реформа, и ты восстанешь».
Потратив столько сил и слов на подготовку бунта, грех его не провести.
Осталось назначить число и для начала повесить афиши.
Свобода, конечно, дороже жизни, но и жизнь чего-то стоит.
Жаль будет, если не удастся воспользоваться свободой из-за нехватки жизни.
А укорачиванием жизни занимаются все.
*
По науке в этой стране упорно не выходит, только по наитию.
Ну что ж, значит, опять ничего не получилось!
Значит, больной опять умер.
Приглашаем следующую команду.
*
Кричать: «Что они, мерзавцы, делают» – стыдно. «Что мы, мерзавцы, делаем» – неточно.
*
Этот, что на приватизации настаивал, попав на самый верх, вдруг стал настаивать на централизации.
*
Он же – правый, если смотреть слева, и левый, если смотреть справа, хотя сам утверждает, что в центре. Но это оптический эффект.
Он же – за независимость на местах при полной зависимости от центра.
*
Он – за переход к рыночной экономике, не выходя из социализма, и за все виды собственности, кроме частной, личной, индивидуальной и вообще принадлежащей кому-то.
*
Взгляд рассеянный. Слух ненаправленный. Отвечает через вопрос. После третьего может ответить на первый. Дает себя усаживать в машину, везти куда-то, но быстро реагирует на слова «обед» и «касса».
*
На свою шутку немедленно реагирует, тонко сочувствуя тупости окружающих.
*
Митинговый зал специфический. Туда приходят не любить, а ненавидеть.
*
Посоветовали убираться в Израиль. Не по национальности. Видимо, название импонировало. «Убирайся в Сирию» – не звучит.
*
Проще стало. Очень приятные были раньше женщины. Одетые, одетые, одетые. И в перьях. Из перьев возбуждали молодость и смех, носочек ножки, по которой представляли остальное. Поэтому так были развиты поэзия и дуэли. Мужчины были неудержимы.
Теперь проще. Теперь фигуру видно целиком. По фигуре надо вычислить характер. Мужчины притихли. Заинтересовались друг другом. Дуэли только по вопросам поставок.
*
Появились новые бессмысленные работы: сопоставление цифр, организация труда, выборочный опрос, реформы сверху.
*
Новостями называют то, чего не знают. То, что уже знают, – воспоминания. Один артист поет сразу на всю страну, под его пение все бегают, работают и разговаривают. Музыка переходит в пейзаж и мелькает.
*
Реанимация, быстрая езда, прием гостей не у себя называется цивилизацией, а трубы, провода и вероятность общего конца называется технический прогресс.
*
– Я с дипломом инженера стал полным идиотом, не понимаю, как они не понимают…
– Элениум перед сном.
– Ага. И я все пойму?
– Нет. Будет лень разбираться.
– А где краны?
– Еще одну таблетку.
– И я их найду?
– Немножко поищете перед сном и забудетесь.
– А утром?
– А вы держите под рукой. Еще одну после еды и забудетесь.
– Я бы хотел забыться до еды.
– Толково.
– Теперь главное. Где достать эти таблетки?
– У меня есть две. Мы с вами примем и не будем об этом думать.
*
И разговаривать с собой до тех пор, пока не получишь свои исчерпывающие ответы на свои глубокие вопросы и ляжешь спать глубоко удовлетворенный.
*
А вообще жить нельзя было, хотя все жили. А сейчас жить, конечно, можно, но осуществить это гораздо труднее.
*
Ценит мысль и выпивку. Чередует. Пришла мысль. Значит, надо выпить. Не пришла мысль – надо выпить, чтоб скрасить ожидание… Обращает внимание на женщин, которых чередует с выпивкой и мыслью. Не пришла мысль, но пришла женщина – выпьем. Пришла мысль, но не пришла женщина – выпьем. Не пришли ни мысль, ни женщина – тут вообще… А они вместе не приходят. Отсюда пьянство с незнакомыми людьми. Руки, ноги, желудок, печень – все есть, но ничего не работает. Дружит с врачами, у которых то же самое. Спасается юмором. Не уверен ни в чем. В одежде ужасен, без одежды страшен. Имущества нет. Не может объяснить, где живет. Какие-то углы у каких-то женщин. Гордится нищетой. Заранее злорадствует над своими грабителями. Они могут вынести только помои.
*
ибо все, что мы делаем руками, продать невозможно
*
Сидящие играют главную роль в обществе. От них поступают народная музыка, разговорный язык, живопись, а также свод законов поведения «Все по справедливости!» Отсюда и общество, как они: самое несвободное, но самое справедливое в мире. Только его надо догнать, набить рожу и эту справедливость внедрить в ихние, мать… ж… желудки…
*
Он говорит о любви к родине, но ненавидит всех. На лице усмешка, которая бывает при очень большой лжи. Сбить с этой лжи его невозможно, потому что он не даст. Он-то знает, что врет. Это вы не знаете. Чаще всего он тянет обратно в социализм, где водка три шестьдесят две, где все знакомо, как в родной помойной яме.
*
И смерть приносит облегчение всем, включая покойника.
*
Рифмы «ютиться – юрисдикция» и «веники – сторожевые» заставляют толпу затихнуть.
*
А мы, тем не менее, будем счастливы. Две вещи мы поняли: словам не верить – раз, надеяться на себя – два. Наружных врагов у нас нет. Мы им не нужны. Завоевывать нас себе дороже. А вдруг мы победим?! Так что с наружными врагами мы расправились собственным примером. А внутренним счастья не будет. Они живут в нашем окружении. Мы знаем друг друга наизусть и видим насквозь. Так что жизнь продолжается.
*
Падение ухудшения и нарастание улучшения будут происходить одновременно…
*
«Стабилизация прошла, центр ничего не отдаст. На местах пусть борются сами. Жесткая позиция центра плюс борьба за жизнь на местах стабилизирует связи. Мы не пойдем на повышение цен на бензин. Малообеспеченные слои останутся с бензином и керосином. Слой с бензином, слой с керосином. Запад пытался загнать нас в угол. Но мы в любом углу сохраняем бдительность».
*
Позвольте, я останусь на месте, если можно назвать неподвижным предмет, находящийся в непрерывных колебаниях.
*
Наша продолжительность жизни двадцатым пунктом. 63—64. Мало живем. Меньше всех других. Безразлично тянем. Выпьем, вскипим, чего-то нафантазируем. Я е…ть, могу е…ть… Мне должны, я построю е…ть – и тишина. Не положено по рангу ни одежды, ни жратвы, ни денег, ни лекарств. Только и праздник – выпить. Сами на себя наплевали, сами себя приучили так жить, так надо – обстоятельства, трудности. Ну, а раз согласны так жить, на кого ж кричать, с кем воевать?
*
Есть два предложения: первое – выпить, второе – немедленно выпить. Прошу голосовать.
*
Главное – оторваться от нашей жизни. Какое это счастье – оторваться от нашей жизни. Два пути у человека – ближе к власти или дальше. Кто-то выбирает дальше.
*
невежество построило себе страну и пугает нас словом «родина»
*
Пусть резвятся спецы по чужим жизням – у них своя Родина, у нас – своя. Невежество построило эту страну под себя. Невежество и воровство приняло законы, по которым тебя обыскивали, когда ты уходил и когда возвращался. По воровским законам здесь так ценятся зажигалка и бусы, и совсем не ценится образование. По их воровским законам дешевле всего жизнь, дороже всего – воровской авторитет. В этой обстановке больших и малых лагерей, целования в зад самого темного, самого наглого, непрерывной борьбы за примитивную еду и остатки здравого смысла, мы росли и развивались, вернее росли и становились старше.
*
Ну что ж, как говорит мама, спасибо за это! Могло быть хуже, а может, и будет. В этой стране пророком быть нетрудно.
*
Теперешних нас, конечно, жалко. Из того, что обещали, – ничего, ни они нам, ни мы им. Что умели – забыли. Что умеем – никому не нужно.
*
Живем меньше всех, болеем потому что!.. Производство потому что старое и грязное. И нам его надо выключить. Совсем… Оно нам ничего не дает, ни одежды, ни машин. А нельзя выключить, потому что мы тогда не будем похожи на державу. А сейчас похожи. И мы тогда не сумеем объяснить, чего добились за семьдесят лет. А сейчас мы говорим – посмотрите… И все, действительно, видят дымы, сполохи, составы…
– А почему же вы такие оборванные?
Этого мы объяснить не можем и тащимся на производство, а вечером домой. И не можем объяснить, почему мы утром тащимся на производство, а вечером домой?.. На производство, чтоб, значит… а домой, чтоб еще раз… Нет, наоборот.
*
Конечно, жалко нас, тем более что производство, обрывая старую одежду, не делает новой. А воздух отравляет… Также и хозяйство, почти не давая продуктов, здорово при этом отравляет воду навозом, то есть хозяйство практически проедает то, что производит, а производство то, что производит, тут же переплавляет, выделяя при этом газы в среду обитания, потому что им больше некуда… И было бы понятно: полно мяса и фруктов – жри, хотя там яд. Или масса авто – езжай, хоть там газ. Красивая смерть от переедания и путешествий. Но выделять яд вместо продуктов и газ вместо машин – нехорошо. И ходить на производство, чтоб там выделять еще больше яду и газу – еще больше нехорошо. Но многие ходят, чтоб не быть одному и спросить друг друга, отчего это так происходит и есть ли другой путь, кроме ранней смерти от пищевой недостаточности и воздушных отравлений?
Очевидно есть, беседуют они, но как на него попасть? Чужих просить стыдно, чтоб казаться Державой, а свои могут и не понять.
*
Он такой красивый. Его умыть, одеть и можно подавать к столу.
*
На дверях КГБ: «Прием граждан круглосуточно».
– А выдача когда?
*
Мы жизнь не выбирали – мы в нее попали, как лисица в капкан. А будешь освобождать лисицу, она тебе лицо порвет.
*
У человека, вычисляющего национальность, – жизнь язвенника. Все наслаждаются, а ему того нельзя, этого нельзя…
*
Чего больше всего хочется, когда влезешь наверх? Плюнуть вниз.
*
Да. Вся штука в том, что ты стремишься в институт, в консерваторию, в скрипку, в науку, в спорт, лезешь наверх, напрягая все силы, чтобы доказать, что ты не еврей.
И наступает момент, когда ты становишься не евреем, а Ойстрахом, Гилельсом, Плисецкой или Пеле.
Но всегда будут люди выше или наравне с тобой, и для них ты опять еврей.
И что тебе тут посоветовать, кроме как принять, наконец, это звание и умереть среди своих.
*
У нас в Приднестровье воевать труднее, чем в Афганистане.
Форма одинаковая, лица одинаковые, язык одинаковый.
– Так чего же вы воюете?
– Чтоб ответить на этот вопрос.
*
– Папа, – сказал сын антисемиту. – Я еврей!
– Как?
– А вот так.
*
Когда чувствуется, что весь мир лжет? Когда тебе в самолете объявляют, что разница во времени между Москвой и Нью-Йорком всего 8 часов.
*
– Я впервые в вашей стране, – сказала американка.
– Мы тоже, – сказали мы.
– Не представляю, – сказала американка.
– Вот, вот, вот, – сказали мы.
– Вы знаете, я бы здесь, наверное… – сказала американка.
– Вот, вот, вот, – сказали мы.
– Как вы здесь живете?
– Надо! Кому-то надо, – сказали мы.
– И это вы?
– И это мы, – сказали мы.
И со всех сторон пошло уважение.
*
Может, действительно каждый заслуживает того, чего заслуживает.
*
А страна наша – страна уважения к крупному, грубому, политому соленым потом физическому труду, омоченному кровью вредителей, лодырей и мелких пакостников.
*
Нету техники, нет умения, нет желания. Только на крови стоит – что Петрово, что Сталиново. Кровь ему качество дает. Когда под каждой шпалой лежит наш скромный герой – и ходит дорога «Москва—Воркута». Ибо очень большие длины и очень много шпал нужно. А всего не хватает, кроме людей. Вот и вперед, вперед!..
*
Наша сила в людях, в том, что мы их не считаем, Первые в мире. Мы бросаем их на пулеметы, забрасываем ими ямы, выравниваем ими дороги. Чтоб пройти. Больше у нас ничего нет. Мы серые, мы отсталые, да и у командиров таланту мало… Только людьмыма, умеющими кусаться, царапаться, выламывать и вырывать кости в тихой ночной борьбе. Людьмыма! Не считая. Начнем считать – пропадем. Посчитаем – пропадем, умрем – не доползем.
Поэтому, не считая, – вперед, до той конечной цели, которая там должна быть, мы ее все равно обозначим громадной гибелью своей. Ибо мы – первые.
*
И ценности мои, которыми я здесь горжусь, там незначительны, и мышление неприменимо.
*
Так и тянет сказать: тебе ж не повезло дико. Страна у тебя, к сожалению, многонациональная, тебе ж чистить и чистить. Это ж когда только ты всех вычистишь?! Это ж когда только ты заживешь по-человечески?!
*
А как я уже говорил, количество сволочей постоянно и неизменно. Уезжаешь от одних и радостно приезжаешь к другим. Там тебе говорили «жидовская морда», тут тебе объяснили, что ты «русская сволочь». И ты уже можешь понять, что чувствует русский патриот.
*
Красивых женщин много, хотя их не видно. Видимо, они не там, где их можно увидеть лично, они на экране, в рекламе, высоко в офисе, далеко в горах.
*
Когда все стали кричать: «Свобода!» – и я вместе со всеми пошел смотреть по лицам.
Нормально все. Наши люди.
Они на свободу не потянут. Они нарушать любят.
Ты ему запрети все, чтоб он нарушал. Это он понимает.
*
Наша свобода – это то, что мы делаем, когда никто не видит.
Стены лифтов, туалеты вокзалов, колеса чужих машин.
Это и есть наша свобода.
Нам руки впереди мешают. Руки сзади – другое дело.
И команды не впереди, а сзади, то есть не зовут, а посылают.
Это совсем другое дело.
Можно глаза закрыть и подчиниться – левое плечо вперед, марш, стоп, отдыхать!
Так что народ сейчас правильно требует порядка.
*
То, что при демократии печатается, при диктатуре говорится.
При диктатуре все боятся вопроса, при демократии ответа.
При диктатуре больше балета и анекдотов, при демократии – поездок и ограблений.
Крупного животного страха – одинаково.
При диктатуре могут прибить сверху, при демократии – снизу.
При полном порядке – со всех сторон.
Сказать, что милиция при диктатуре нас защищает, будет некоторым преувеличением. Она нас охраняет. Особенно в местах заключения.
Это было и есть.
А на улице, в воздушной и водной среде это дело самих обороняющихся, поэтому количество погибших в войнах равно количеству погибших в мирное время… У нас…
В общем, наша свобода хотя и отличается от диктатуры, но не так резко, чтоб в этом мог разобраться малообразованный человек, допустим писатель или военный.
*
Победа не нужна никому, пока идет снабжение.
*
Символ нашей жизни – разбитый унитаз.
*
Здесь парламент учится у населения, а население учится у парламента, и опять откапываются покойники, чтоб разглядеть их национальность.
*
Пока никто ничего не понимает. Пока даже специалисты, которые лучше других этого не понимают, вместо подробностей – молчат.
Я один говорю в подавляющем меньшинстве, с полной уверенностью глядя и видя – здесь будет лучше! Не потому что… А потому что… В общем, будет – и все!
*
Можно, конечно, в корне менять экономику, переходить на другой вид собственности. Какую экономику менять? Разве она есть? То, что мы производили, свозили, а оттуда нам распределяли и развозили обратно, нельзя назвать экономикой. И собственностью нельзя назвать то, что не принадлежит никому. Даже государству, которое хвастается, что ему все принадлежит. Вы ж видели, во что превращается дом под охраной государства. Значит, собственности, которую мы меняем, – нет. Экономики – нет.
*
В слова: «Поверьте мне как министру», – не верю. Именно, как министру, – не верю. Не верю! Что делать – привык.
*
В то, что что-то добавят, – не верю. Что отберут то, что есть, – верю сразу и во веки веков.
*
В то, что «все разрешено, что не запрещено», – не верю. И не поверю никогда. Сто раз буду биться, умру на границе запрещено-разрешено, а не пересеку явно, потому что знаю – тяжело в Воркуте пожилой женщине с гитарой.
*
Сбылось все, о чем мечтал, но мешает собственная жизнь.
Спотыкаешься и чертыхаешься. Эх, если б не жизнь! Если б не мерзкое ощущение, что все хорошо, но жить не надо, как было бы весело и интересно!
*
Пусть за всю жизнь мы накопили шестнадцать рублей и детям ничего не завещаем, кроме рецептов, мы отстаиваем свой гибельный путь и рвем каждого, кто хочет вытащить нас из капкана!
*
– Не трожь! – И лижем стальные прутья. – Не подходи, не лечи! Оставь как было! Нам нравится как было, когда ничего не было, ибо что-то было. Нас куда-то вели. Мы помним. Мы были в форме. Мы входили в другие страны. Нас боялись. Мы помним. Нас кто-то кормил. Не досыта, но как раз, чтоб мы входили в другие страны. Мы помним. Нас кто-то одевал. Зябко, но как раз, чтоб нас боялись. Наши бабы в желтых жилетах таскали опоки, мы у мартена в черных очках… Помним и никому не дадим забыть.
Умных, образованных, очкастых – вон из страны, со смаком, одного за другим. Пока все не станут одинаковыми взъерошенными, подозрительными. При виде врача – оскал желтых зубов: «Не трожь!»
Подыхаем в тряпье на нарах: «Не трожь!» – и последний пар изо рта.
Копаемся в помоях, проклиная друг друга: «Как лечат, суки! Как строят, гады! Как кормят, падлы!»
*
Всего жалко, кроме жизни. Наш способ!
И приучили себя. Умираем, но не отдаем. Ни цепь, ни миску, ни государственную собачью будку!
Это наш путь! И мы на нем лежим, рыча и завывая, в стороне от всего человечества.
*
Я бы тебя поставил. Ох, я бы тебя поставил именно в неловкое… Да народ кругом. Сиди, пацан, сиди!
*
Как писали Ильф и Петров: лежали жулики у большой дороги, а настоящая жизнь, сверкая фарами, шла мимо. Времена изменились. Перебрались жулики на большую дорогу и вписались в Большую жизнь.
*
– Когда же будет хорошая погода?
– Когда жизнь наладится.
– Это когда же?
– По погоде и узнаешь.
*
Что нам даст дальнейшее проживание, не знаю. Оно должно прояснить само. Если не прояснит, будем жить дальше.
*
Правительство реформ выглядит хорошо. Волнения идут ему на пользу. Некоторые, волнуясь, много едят. Большинству не на что, хотя волнуются не меньше.
Выпьем за правительство реформ! Пусть у них будет все хорошо. Если мы мешаем – мы уйдем. Они важнее. Еще год назад была надежда, что наши пути хоть где-то пересекутся, если не в данном месте, то хоть в данном времени. Но, видимо, не судьба. Это ничего не значит. У нас свобода. Каждый волен заниматься, чем ему хочется. Пусть продолжают свои реформы. Хотелось бы, чтоб они это делали за каким-нибудь стеклом. Чтоб любой из нас мог хоть глазком посмотреть.
*
Больные! Старайтесь! Говорят, из больницы есть не только вынос, но и выход. Ищите его. Приветствую вас особым кашлем давнего пневматика. Кашляните, слышите ли вы меня.
*
Умом Россию не понять. А чем?.. Они не знают.
*
Мужички! Едрена в корень! Мы что – хуже всех? Мы что – не выпьем в праздник за медленное течение быстротекущей жизни?
*
Целую всех и очень тщательно тебя.
*
Вот здесь ступенька, будьте осторожны.
Никто не знает, какая вверх, какая вниз…
*
И очень здоровый образ жизни, пришедший на смену самой жизни.
*
Не слушай, мальчик. Мы спасались. В юморе, мальчик, в юморе. Мы все ушли туда и там до сих пор. Поэтому нас не видно, мальчик. Мы все в намеках, междометиях… Многоточие – наш образ мыслей.
*
Ничто так не сплачивает народ, как похороны руководства.
*
Слушай, пацан, хочешь, я расскажу тебе, что такое шестьдесят? Если коротко: это испуг в ее глазах, все остальное – то же самое.
*
А чем дороже лекарство, мальчик, тем хуже дела.
*
А если о радостном, – то жидами, наконец, перестали называть только евреев. Это теперь все, с таким трудом живущие на этой земле.
*
Живот появляется первым, куда бы ни пришел. Ведет себя нагло. Мешает. Хотя кому-то служит полкой для рук.
*
Физическая стройность, о которой так много говорилось, продолжает вызывать много разговоров.
*
Почему никто не желает грустить? А «Мать» Горького? А «Анна Каренина»?
*
Очень любит высокий заработок… Так дайте ему! В чем дело?!
*
А о здоровье с дамой неприлично. Мы разные. Здоровье разное и разные врачи. За что и любим.
*
Наша свобода напоминает светофор, у которого горят три огня сразу. При такой свободе главное – выжить. При такой езде проявляются не взгляды, а характер.
*
Люди, у которых жизнь не получается, требуют запретить, отобрать и поделить. Они – за свободу, но по справедливости. То есть, одеяло – одна штука, сапоги – одна пара, перловка – один килограмм, хлеб – одна буханка. А чтоб было точно по справедливости, делить будет он сам.
*
Литве. Собранные, энергичные, деловитые. Напоминают бывших евреев в России.
*
Украинская таможня на границе с Россией свирепствует:
– Наркотики е? Оружие е? Газовые баллоны е?
– Нет. А у вас купить можно?
– Шо-нибудь подберем.
*
В Одессе уже говорят, что человек произошел от украинца. В России говорят, что человек произошел от русского. Евреи загадочно улыбаются.
*
Душа кровью обливается – у нас столько отравляющих веществ скопилось, что их легче применить, чем уничтожить. Что, людей нельзя было найти?
*
А евреи ведь как? Они в любой стране в меньшинстве, но в каждой отдельной отрасли в большинстве. Взять физику – в большинстве. Взять шахматы – в большинстве. Взять науку – в большинстве. А среди населения в меньшинстве. Многие не могут понять, как это происходит, и начинают их бить.
*
Такие люди в штабах сидели! Кому они мешали?
*
Однажды дверь оказалась заперта снаружи и изнутри.
*
Мы все время думаем, что это – социализм, но выбор-то мы сделали правильный в 17-м году. Значит, это – нечистая сила.
*
Может быть, вы не знаете, но в Одессе быстроподнятое не считается упавшим.
*
Возьми за правило прерывать беременность еще в период знакомства.
*
– Я посмотрел твой концерт.
– Ну?
– Ты не обидишься?
– Нет.
– Честное слово?
– Честное слово.
– Вот я все и сказал.
*
Как кому, а мне нравится думать!
*
Мы с ней дружно живем. То есть, в основном, она.
Мы и спим с ней, где главным образом спит она.
Мы никогда не расстаемся. Вернее, она, конечно.
В общем, все счастливы. Кроме меня.
*
Странно: мы все понимаем, как глубока и вечна классическая музыка. Но властвует легкая. Как политика над учеными.
*
Предмет нашей национальной гордости, корифей науки, обставивший весь мир, будет мучиться, болеть, голодать и умрет, лишенный внимания, потому что неправильно сконструирована система. Ему, кроме слов, нужен заработок, вот эта всеобщая известность и гордость ему – этому предмету, должна давать заработок. Чтоб жить и не зависеть ни от кого, тогда он может сочинить то, за что его любят.
Он может сочинять и в тюрьме. Но это будут сочинения в тюрьме. И, выйдя на свободу, он четко скажет, что тюремный опыт человеку вреден.
Только буквы. Ноты, цифры и опыты в тюрьме не поставишь. И музыка из тюрьмы будет музыкой из тюрьмы, где солнце в клетку, и туча в клетку, и женщина за решеткой с той стороны.
*
Музыка, как снег, покрывает разруху, ямы и могилы.
*
Гениальных песен в мире так же мало, как симфоний. Редкостные певцы рождают музыку. Еще более редкие понимают слова, которые поют. Совсем редкие рождают музыку и понимают слова.
*
Период тоталитаризма, как любая тюрьма, был периодом хороших стихов. Смысл которых был всегда один – долой тюрьму. Теперь тюрьмы нет, и смысл распался. Исчезли стихи, как оружие. И появилась масса бессмысленных слов на музыку, вызывающую движение и напоминающую секс.
*
Денег нет. А денег нет, потому что продавать нечего. А продавать нечего, потому что авторы уехали. А авторы уехали, потому что денег нет.
Вот и снова замкнутый круг, из которого состоит наша замкнутая жизнь.
*
Надо жить: 1) безопасно; 2) лечебно; 3) образованно; 4) тепло; 5) удобно; 6) с кем хочешь.
И что-то получится. Как в музыке, которая приходит к нам оттуда, где получилось все остальное.
*
Индивидуальное развитие идет на смену коллективной недоразвитости.
*
Все!.. Я плохой! Но будет так, как я сказал!
*
Однако воспитываем друг друга. Один становится хуже, другой становится хуже.
*
Не поют, а зарабатывают пением.
Не шутят, а зарабатывают шутками.
От этого все, чем они занимаются, имеет такой вид.
*
Большой капитал начинается с криминала.
Большое имя – с чистоты.
*
В 23.30 вопль гардеробщика:
– Мужики! Кто не взял пальто, номера 133 и 238?
И, невзирая на тяжелое время, никто не откликается.
Все отдадим, чтоб посмотреть, что вы там, мерзавцы, делаете. Отчего такие довольные, когда все хмурые и в претензиях.
*
Встречи стали пустыми: ни интеллектуального начала, ни физического завершения – сплошное пьянство на основе сексуальной неопределенности. Многие, очнувшись от беспробудности, с удивлением видят, что лучшая для них женщина – это жена.
*
– А что делать некрасивым? Повеситься? – спросила меня какая-то студентка и посмотрела с такой ненавистью, что мы не расстаемся до сих пор.
*
В платных туалетах посетители, у которых запор, требуют вернуть деньги обратно, и суды их поддерживают.
*
Среди венерических болезней самая редкая – беременность.
*
В правительстве тем временем идут дебаты, когда давать пенсии: с шестидесяти лет или с шестидесяти пяти. Это при средней продолжительности в пятьдесят семь.
*
Все советы – как спать и никаких советов – как жить. В результате как ограбить банк уже знает каждый, как сохранить там деньги, не знает никто.
*
Так как наше производство не работает, одеты мы прилично. Женщины – наоборот – раздеты ярко и броско. Делают для этого все, потом за это подают в суд. Это нечестно.
*
Президент, видимо, только что приехал. Ему, как всем нам, за границей лучше, но вынужден жить здесь.
*
«Миша, – сказала мне тетя Циля, – я с Изей живу тридцать лет и никогда не знала, что он новый русский. Хорошо, что мама не дожила»
*
Хотя в Одессе уже есть будка «Ремонт одноразовых шприцов»
*
«Почем помидоры?» – спрашиваю на Привозе. «Прошу шесть, отдам за пять». «Ну тогда я куплю за четыре, держи три»
*
Пришли мы тут как-то в ресторан, два часа ждали официанта, звали-звали, звали-звали. Он пришел и принес счет.
*
Когда меня спрашивают: «Ты как по-английски?» – «Читаю свободно, но не понимаю ни хрена». Поэтому позвольте, я дальше – по-русски.
*
Что хорошо в России – все живут недолго. Сволочи – в том числе. Поэтому наша задача – пережить всех.
*
Все-таки, глядя в экран, кое-как думаешь: или вообще человечество туповато, или только мы, или только вы.
*
Когда говорят о взятках в ГАИ – «а к нам приличные люди не идут». А куда они идут? В общем, хотелось бы как-то попасть в то место, где они собираются.
*
Надо отдать должное нашему президенту, он хорошо и просто может объяснить то, что понимает сам. Ему подскажет интуиция, а он подскажет нам.
*
На сколько еще времени нам хватит голых женщин, чтоб заменить хлеб, учебу и зарплату учителям?
*
В общем, успехов вам, как сказал телеведущий фальшивомонетчику на шестом канале.
*
Что у тебя с рукой? Ты почему не наливаешь?
*
И не путать настроение с самочувствием.
На шести костылях с одним зубом, с дурным дыханием и вот с таким настроением! Большой палец болит всем показывать.
*
Да. Кот для нас крупное животное. И мы дружим с ним.
*
Да, погладить нас непросто, а поцеловать целая проблема. Зато потом…
*
Поневоле приходится лечить не болезнь, а больного, как и сказано во всех учебниках.
*
Шутить только удачно, значит, молчать.
*
Пил, пью и буду пить, пока всем, буквально всем не станет хорошо.
*
Россия – страна талантов.
Талантов масса, работать некому.
Идеи у нас воруют все. Больше воровать нечего.
Они у нас – идеи, мы у них – изделия.
*
В общем, наша страна – родина талантов, но наша родина – их кладбище.
*
Дальнозоркость не переходит в дальновидность.
*
Сила звука при скандале 98 децибел, выброс слюны при этом 6,3 метра.
*
Очень высокий рейтинг у анально-сексуальных передач.
Дети хорошо смотрят.
От новорожденных до переростков одиннадцати лет.
Сегодня, чтобы дети познакомились с «Анной Карениной», она должна выдать секс днем.
Ночью детям смотреть трудно. Организм все-таки слабенький. И под поезд пусть бросается медленно-медленно, чтобы было все видно. И поезд чтоб ушел, а она осталась…
*
Рейтинг – это могучее послание тупых тупым.
Конечно, его учитывать надо. Но еще мама во дворе говорила: «Петенька, ты же умней. Отдай ему этот свисток. Не надо всем свистеть. Ты же умней, Петя!»
*
Одно дело то, что они говорят, но еще хуже то, что они хотят этим сказать.
*
Красивой женщине есть чем возместить талант, но крупному бездарному мужчине показать нечего. Я это утверждаю.
*
Единственное лицо, на котором неподдельный интерес к происходящему, – лицо ведущего эту передачу.
*
А что же умные люди?
Ну, честно говоря, никто не спрашивает, где они.
Они неинтересны.
Рейтинга они не дают.
*
Что вы носитесь по квартире, увеличивая беспорядок?
*
к концу возбуждающей встречи я отряхиваюсь по-собачьи, из-под моей шкуры брызги ваших криков
*
Ибо! Ах, ибо, ибо, женщину скандал не портит, а освежает. Она скандалит и живет. А вам крикнешь: «Чтоб ты подох!» – вы тут же исполняете.
*
Качают мышцы, откачивая из мозгов.
*
Почему надо пить, я могу доказать аргументировано и бесконечно. А почему не надо, они мне на двух жалких анализах.
*
Страх перед смертью на последнем месте. На первом – страх перед жизнью.
*
Жаловаться некому, никто нас не обязан лечить, как и мы никому не обязаны жить.
*
Трудно расстаться только с первым мужем, а потом они мелькают, как верстовые столбы.
*
И то, что они целуют вас, ничего не значит,
и то, что они выходят за вас, ничего не значит.
Всю жизнь будете думать, что она вас любит,
и она вам будет это говорить, и не узнаете правды,
и проживете счастливо.
*
Измену можно простить, но если во время измены она плохо обо мне говорила – никогда.
*
А вы когда-нибудь лежали с красивой балериной параллельно, совершенно не пересекаясь?
*
Как же надо ненавидеть эту страну, чтобы бросить квартиру после такого ремонта.
*
Нормальный человек в нашей стране откликается на окружающее только одним – он пьет. Поэтому непьющий все-таки сволочь.
*
Кто женился на молодой, расплатился сполна: она его никогда не увидит молодым, он ее никогда не увидит старой.
*
В мужчине заложено чувство ритма, нужно только ему разрешить.
*
Сейчас наступило время, когда аккомпанемент выступает с сольными концертами.
*
Теперь, когда я слышу его песню «Гей, Москва православная, гей», я ему подмигиваю, и он долгое время не попадает ртом в фонограмму.
*
Если бы Дантес спросил: «Почем пуля?» – Пушкин был бы жив. До сих пор.
*
Часть богатств уходит на взятки и заказные убийства. Мастерство киллеров растет, пуленепробиваемый тюль дорожает. А под пулями тратить деньги так же малоинтересно, как получать денежные переводы в окопе.
*
Платить налоги психологически невыносимо, когда видишь лица налоговых инспекторов. Кажется, что отдаешь именно им. То есть трансляция, как отдают им – есть, куда отдают они – нет.
*
Я сам пишу малограмотно, чтоб было понятно.
*
И если есть у нас сегодня национальная идея – так это как раз пообедать для начала. Перед разработкой особых наших законов.
*
Нас легко узнать: мы меняемся от алкоголя в худшую сторону.
*
Они уже хорошо знают разницу между богатыми и бедными, но еще не чувствуют разницу между бездарными и талантливыми.
*
Так мало людей нравится мне, и я беспокоюсь.
*
А этот разбогател и не мог понять, любят ли его женщины, и кто именно, и бесконечно переписывал завещание.
А этот всю жизнь смеялся сквозь слезы, пока не заплакал сквозь смех.
Комментариев нет:
Отправить комментарий